Название: "Дом-на-Море"
Автор: Oleg
Фандом: Rammstein
Пейринг: Тиль/Рихард и Нона
Рейтинг: высокий
Дискламер: Целиком выдуманная история, о реальных Раммштайн тут ни слова.
Предупреждение: присутствует гет.

Неважно, какое конкретно море, какой населённый пункт. Полная анонимность. Сняла дом Нона, мы не светились. Основное требование: пусть минус удобства, но чтоб безлюдная местность и вода поблизости. Она это нашла. Не все побережья подмяли «Хилтоны», слава Богу.

Мы привезли с собой всё, от ноутбука до туалетной бумаги. Тысяча полиэтиленовых мешков. Я далёк от мысли, что еда растёт в холодильнике, но набирать в гипермаркете шесть сортов одних специй не стал бы. А Нона считает, что ещё мало. Ладно, дешевле уступить. В конце концов, пообещала она, мы всё это увидим на столе, и тогда посмотрим, лишнее или нет. Весь день ушёл на распихивание привезённого и вытряхивание всяких ковров. Тилю, как уставшему водителю, удалось отмазаться от большей части поручений, даже свои вещи не разобрал. Затащил всё наверх, и под кучей стало не видно кровати. Интересно, где ляжет сам, но зачем спрашивать глупости, вечер покажет. Нона категорически заявила, что хочет самую большую спальню из трёх в мансарде. Возражения? Нет. Я тоже отлично устроился, здесь раньше всего появится солнце.

И вот мы трое: Нона, я и Тиль. Дни как волны – не знаешь, какие будут. Тот, Кто устроил этот мир, устроил его хорошо. Тот, Кто создавал время, создал его достаточно. У нас есть старый скрипучий дом, дикий неухоженный пляж в нескольких минутах ходьбы, дюны и холмы. Стоит солнечная погода. Мы не заводим часы. Просыпаемся, как получится, ложимся, когда захочется, а едим по необходимости. Таким я представляю себе рай.

Я и Нона.
Мы хотим пойти к морю вдвоём. Я – на весь день, и взять переносной холодильник с пивом. Она – пока не станет жарко, а потом вернуться домой. Не считая готовки и последующего мытья посуды, а ещё неплохо бы постирать! Как женщины думают? Не говоря о том, что Нона и ранний подъём совмещались в жизни всего пару раз. Компромисс: я не ставлю будильник, она не появляется на кухне. Кинем в сумку какие-нибудь бутерброды, когда встанем – и вперёд. Выдвигаемся после полудня. Мешков всё равно четыре. «Что здесь? – Твои бутерброды и пиво. – А здесь? – Надувной матрац, покрывала и полотенца. Здесь – мои бутерброды и безалкогольные напитки. Да-да, безалкогольные. А здесь – крем для загара, крем от загара, моя панама, другие шлёпанцы… - Ладно, ладно, я понял… рояль не взяла?» Она дуется и идёт вперёд. Я подбираю мешки и иду сзади. Какой подол у неё… ультракороткий. Это не одежда, когда оно такой длины. Это чистая провокация, и я чувствую, что начинаю на неё поддаваться. Праздность и жара наводят на похоть, как говорит пословица.

«Ну не здесь же! Сам посмотри». А почему не здесь? Я и смотрю. Никаких следов человеческого присутствия. Очень много неба и моря, и посередине маленькие мы. Я как-то знаю, что никого на километры. Она – нет. Или это очередная женская игра? Хорошо, подождём, чтоб плод созрел сам. Я надуваю матрац (насос она взяла даже с коробкой), втыкаю в песок зонтик, а ветер его раз за разом играючи опрокидывает, и вообще развожу бурную деятельность, которая никому не нужна. Но вот можно выдохнуть и упасть.

Она говорит. Я вставляю реплики, чтобы показать, что слушаю. Как в школе: «Круспе, повторите последнюю фразу!» На самом деле, дремлю. Встаёт: «Пошли в воду»? Да уже лень, что ли. Пиво, жара… ты иди, я посплю.

Ни фига не поспишь. Она такая маленькая, одна голова на воде, всё дальше, волны бликуют, и временами я её не вижу. Тогда паника. Самоуверенная девчонка, плаваньем она в детстве занималась… когда это было, и тут не бассейн. Нет, нехорошо, что она одна. Мало ли.

Догоняю. Как дела? «Здорово, да?» Ага, только волны не слишком высокие? А кто у нас тут такой прохладный? А у кого тесёмочка сползла? «Не сползла, неправда». Значит, сейчас сползёт. Нона демонстрирует умение не только плавать, но и нырять, и под водой происходят разные вещи, на которые я реагирую ахами и страшно хочу продолжения. Возвращаемся на мелководье, потому что невозможно, когда без дна: или захлёбываться, или не расслабляться. Тут я дёргаю её за руку, падаем вместе. Нона хохочет и поднимает веера брызг. Так красиво – она хохочет. А когда ложится на спину – фокус – груди двумя конусами выступают над водой, потому что купальник потерялся в море и сейчас, наверно, сам по себе плывёт в Данию.

Тиль и я.
Я заснул днём на пляже. Кожа вечером не просто красная, а с синевой. Наутро стало не смешно, весь день лежу поверх постели ничком, не шевелясь. Окно завешено плотной тканью, от одного намёка на солнце тошнит. Нона из человеколюбия пыталась применить ко мне свои кремы, но нестерпимо даже тепло её рук. Пристрелите меня кто-нибудь.

И вот становится прохладно. «Нонни, ты одна? – Тиль ушёл в дюны, а ты куда? – Тоже погуляю. – Как самочувствие? – Лучше». Просто лежать я больше не могу.

Ветер крепко пахнет морем. Чайки взвизгивают по-вечернему. На холме костерок. Добираюсь до него целую вечность, двигаться больно, хотя я надел самую мягкую и свободную одежду из всего, что было. Кажется, кожа лопнет от резкого движения. И озноб. Всё так горит – думал, не замёрзну, но через несколько метров застучал зубами. Вернуться в дом? Нет.

Тиль встал, стащил с себя свитер. Накинул мне на спину, рукава завязал на шее. Я обнаруживаю, что тепло всё-таки приятно, хотя предложи мне согревающее днём – счёл бы за издевательство.

-Коньяк из горлА будешь?

-Давай.

Ещё через пару сигарет я уже могу сесть рядом с ним. Нормально, если не вертеться. Время от времени он нагибается в темноту, наощупь подтаскивает какую-нибудь палку, ломает и кидает в огонь. Сидим, смотрим в пламя, разговаривать не хочется и не нужно. В какой-то момент его рука ложится мне на поясницу.

-Ты что!

-А что?

-Больно!

-Если б ты этого не хотел, не пришёл бы.

Он разворачивает меня к себе и стискивает. Принимает молчание за согласие? Я, без преувеличения, вижу небо в алмазах, и просто не могу говорить, сердце бьётся через раз.

А потом боль вдруг становится терпимой. Даже переходит в новое качество: в животную похоть. Удивляюсь сам себе. До него дошло, что руки надо разжать, но уж теперь придвигаюсь я.

-Давай, а?

-Уверен?

От этого выдоха, от прикосновения воздуха к лицу, я закатываю глаза. И от любого прикосновения – его бедра к моему, трения свитера о шею, от движения волос на голове, перебираемых ветром. Я хочу в этот момент всё и вся, понимаю, что это ненормально, такого никогда раньше не было, но не могу остановиться. От троганья за интимные места сильнейшее ощущение, я нетерпеливо подставляюсь, плевать на всё, хочу здесь и сейчас, немедленно.

Худшее пробуждение в жизни. Холодно, больно, жёстко, я голый. Ночь, пляж, тело рядом. Тиль. Эй, Тилле, почему мы здесь? Он садится, тяжело трясёт головой, на меня летит песок.

-Ну, дела. Мы с тобой вырубились после всего. Нет, я помню, что ещё собирался тебя нести. Ты-то сразу. Что это было, ты меня напугал.

-Не знаю. Но можно повторить. Только давай доберёмся до нормальной постели.

-Понимаешь, что говоришь?

Ещё как понимаю.

Нона и Тиль.
Я знаю, какая она после секса. Расслабленный взгляд, яркие губы, сытые вздохи. И она такая, хоть я с ней не был.

Я знаю, какой он после секса. Отстранённый, одинокий, мечтающий. Улыбается тому, чего нет. Всё утро сегодня проулыбался, вилкой мимо тарелки, сигарету мимо пепельницы. Если б это не было настолько знакомо!

Я не задаю вопросов, потому что знаю ответы. Праздность и жара.

Мы.
…-Можно?

Не то чтобы она не знала, но раньше в такой момент не заходила. Не знаю, куда девать глаза, а Тиль поглаживает меня под простынёй: «Спокойно, расслабься».

-Я всего на пять минут, ладно? Мне сон плохой приснился.

Сон. Надо же. Садится у двери, поджимает босые ноги. Поводит голыми плечами. Хоть надела бы что-нибудь, или сон такой страшный, времени не оставил. Она там, на стуле, замерзнёт, надо принимать меры. Но какие?

-Перебирайся сюда, воробушек, - первым говорит Тиль.

Она ввинтилась между нами и затихла, греясь. В меня упёрлась круглая попа, значит, ему достались… другие выступающие части тела. В такой ситуации я впервые, и всё смущает. Даже думать о ней так, как обычно думаешь в койке. Потом начинаю их сравнивать – его и её. И удивляюсь, как дурак, какое всё разное, и не знаю, что нравится больше. В темноте мешаются запахи. В темноте двигаются руки.

-Что, Нонни? – спрашивает Тиль, нагибая голову к груди, потому что она что-то там ворчит.

-Говорю, кому-то сзади меня не спится.

-Кому-то спереди тоже, - берёт он на себя часть ответственности.

-От вас уже жарко, - капризничает она.

Нона разлеглась на спине, а мы – рамкой с двух сторон. Честно поделили её по вертикали и занялись мелким баловством. Сначала она смеялась, теперь глубоко вздыхает. Я знаю, что это значит, он тоже. Как поделим дальше, раз уж сегодня такая ночь?

Того, что он сделает, я совсем не ожидал. Выпрямился на коленях и притянул меня к себе. И вот мы, над её телом… и то, что она здесь, хорошо. Мы все до этой минуты чего-нибудь не договаривали друг другу, а теперь прятки стали не нужны. Оказывается, что так удовольствие сильнее не в два раза, как следовало бы по логике, а во все двадцать два.

На другое утро мы освобождаем от мебели самую большую спальню в доме, собираем всё подходящее и прямо на полу устраиваем очень большую постель. Уверен, что это – временное помешательство. Может, пока не спадёт жара. Нам придётся вернуться в город и заниматься делами, зарабатывать деньги и встречаться с людьми. Но не сегодня, не завтра, не в Доме-на-Море.