Название: Fuck forever
Автор: Руфус (Endie)
Бета: marla
Фэндом: Babyshambles/Fall Out Boy
Пейринг: Пит Доэрти/Пит Вентц
Рейтинг: R
Жанр: слишком многословное PWP, POV Пита Доэрти
Дисклеймер: мат, мат, мат, трах, трах, трах, драгс, драгс, драгс
Саммари: so fuck forever if you don’t mind или в то время у Пита Доэрти еще не было его одиннадцати миллионов кошек и он мог спать с кем угодно и когда угодно

Старое; выложено для и по просьбе П.

Квартирники, блядь…
Пытаюсь найти дорогу через кучку потных полуголых тел; какой-то парень раскинулся в кресле, и длинноволосая блондиночка в зеленых балетках колдует над ним ротиком, а он только и делает, что дергает ее за дебильный крысиный хвостик, перетянутый розовой резинкой. А кроме туфель, блин, на ней и нет ничего. Ну, впрочем, остальные-то не лучше; и, черт возьми, какого хрена, мне просто нужно выпить, - походя отталкиваю липнущую к ноге девчонку, хватаю с пола непонятно как уцелевшую банку пива, сиротливо торчащую среди пустых, и тащусь вон из комнаты.
Ненавижу людей. Я херов мизантроп; меня выворачивает от их голосов, от их одежды, от их позерства, от их притворной простоты, но больше всего на свете меня выворачивает от их манеры трахаться. Дерьмо, черт возьми, показуха и чушь, потные мальчики, скользкие девочки, чтоб вы сдохли все…
На кухне пусто – на удивление; только банки с бычками, и какая-то сука затушила сигарету в горшок с моим амариллисом, мать их, он же только цвести начал!.. Выворачиваю на хер ящики, спичек нет – ну естественно, зачем они мне, я же, черт возьми, не курю двадцать четыре часа в сутки без продыха!! В каком-то дебильном порыве было собираюсь прикурить от конфорки, но вовремя обнаруживаю зажигалку в кармане джинсов; закуриваю, затягиваюсь, отчего-то принимаюсь кашлять и тут же тушу это дерьмо в чертов горшок, все, на хрен, никакого тебе цветоводства…
Открываю банку пива, обливаясь пеной и матерясь, подношу ко рту – и снова, мать его, разочарование; оно теплое, как ослиная моча, и на вкус уж точно не лучше. Отшвыриваю на хрен, меня трясет от злости, я пытаюсь вспомнить, закидывался я сегодня чем-нибудь или нет, но, в конце концов, мне слишком херово для сложных мыслительных процессов, и минуты через полторы я понимаю, что просто хочу блевануть, этак качественно и результативно.
От всего этого – и от себя, гребаного мудака, в первую очередь.

*

В сортире мне даже почти везет – может, все дело в том, что у меня их два; и тот наверняка оккупирован очередной голозадой парочкой, и даже соваться туда нет смысла. А здесь всего-навсего какого-то несчастного идиота выворачивает прямо над ванной; как будто, мать его, нельзя было с унитазом обняться!! Мне, между прочим, потом это дерьмо убирать… Но сейчас мне наплевать на него; я молитвенно падаю на колени перед фаянсовой исповедальней и с нескрываемым эксгибиционистским удовольствием стравливаю весь сегодняшний бедлам в ее белоснежное нутро.
Поэт я, блядь.
По-моему, тот парень даже блевать перестает, потому как, черт возьми, это очередное неизящное искусство, в котором меня сложно переплюнуть, и да, мать твою, хоть заслушайся…
Впрочем, да, я излишне самоуверен, черт возьми – и когда, порядком облегчив жизнь своему нутру, встаю с пола, сливая в лондонскую канализацию три галлона пива и всю свою желчную ненависть к людям, до меня доходит, что дело вовсе не в том, что он заслушался.
Ему, блядь, плохо! Только не умеющих пить долбоебов мне тут и не хватало – а это точно о нем, потому что чувак уселся, прислонившись к ванне спиной, бледный, как собственная серая кофта, с угла губ свисает струйка слюны, и выглядит он мало сказать херово.
- Помирать собрался, мать твою? – пинаю его ногой в бок, он что-то вякает в ответ, поднимает ладонь, вытирая свои чертовы слюни, и смотрит на меня мутными глазищами с размазанными следами черного карандаша вокруг. Смотрю на него сверху вниз пару секунд, почему-то то и дело цепляясь взглядом за распухшие бледные губы; а потом, повинуясь какому-то гребаному наитию, приподнимаю его за воротник и в два движения, невзирая на вялые протесты, ставлю раком над ванной.
И сую башкой под уже включенную ледяную струю душа, предусмотрительно зажав рот ладонью, чтоб не заорал.
Он с секунду так и висит у меня на локте, пока не вода не прошибает до кончиков нервов – и начинает дико смешно биться, я едва сдерживаюсь, чтобы не начать ржать; потому что, кажется, он, как и все остальные, от такой процедурки трезвеет моментально и даже пытается вырваться, но хрен ему, у меня слишком большой опыт, черт подери…
А когда я, чуть отведя душ в сторону, шепчу ему в мокрое ухо «хватит задницей дергать, я тебя пока не трахаю», он тут же обмякает и, мать его, перестает дергаться, как ненормальный. Восхитительная фраза, и действует на всех одинаково предсказуемо. Встряхиваю башкой, пытаясь прогнать чертово видение, в котором я выступаю в его роли, и меня тошнит, и я ору благим матом, а мне все продолжают лить жидкий лед за шиворот, и знакомые руки крепко держат за плечи, и он хохочет так, как будто ничего смешнее в своей жизни не видел…
- К черту!
Закручиваю кран и ставлю этого трясущегося сурка на ноги. С мокрой башки и капюшона течет на плечи и спину, он все еще как будто дрожит, но уже вроде бы не тянется к фаянсовым друзьям и выглядит поадекватней. Ну, если не считать, конечно, темных полос на лице от растекшейся подводки или чего там…
Пьеро гребаный, мать его…
Я уже собираюсь свалить на фиг из этого чертова сортира, когда больную мою голову в очередной раз переклинивает. И как-то не особо акцентируя на этом свое внимание, я беру его за кофту и притискиваю к себе.
Мокрый, жалкий, мутные гороховые глаза, и он абсолютно никого мне не напоминает – наконец-то, впервые за тысячу лет кто-то совершенно другой; нервически ржет и пытается вырваться; но, черт подери, просто не знает, с кем связался, а, может быть, чует задницей – потому что когда я сгребаю его за влажную челку и заставляю посмотреть мне в глаза, он прикусывает губу, но взгляда не отводит. Красивая смешная дрянь…
- Ну и что ты пялишься на меня?
Облизывается, скотина. И этак, мать его, невзначай опускает глаза на мои губы. И пока я еще размышляю, стоит ли все-таки в очередной раз потакать своей развратной натуре, эта зараза облапывает мою поясницу и даже пытается влезть под ремень джинсов.
А потому я, просто намотав себе на запястье его чертов капюшон, тащу эту совсем несопротивляющуюся сучку прочь из ванной, по коридору, одну за другой распахивая двери и пытаясь отыскать собственную спальню в этом чертовом гнезде разврата.

*

…пока я пытаюсь откопать в бардаке комода вот-где-то-здесь-заначенную пачку резинок, он шляется по комнате как у себя дома, постукивая пальцами по полкам стеллажа. Краем глаз продолжаю следить за ним, надеясь, что не трогать фотографии ему ума хватит.
Не хватает.
Берет рамку и любуется на редкий кадр, запечатлевший меня трезвого, моего бывшего лучшего друга, мою бывшую девушку и двух людей, которых я по-прежнему люблю настолько же сильно, насколько и ненавижу.
Да, людей на фотографии всего трое.
- На место поставь, - говорю я, оборачиваясь и с грохотом задвигая ящик.
- Красивые, - откликается он, продолжая таращиться на снимок.
- Я сказал, на место поставь.
Все еще пытаясь быть спокойным, подхожу к нему вплотную и буквально выдираю рамку из рук. Я говорил, что ненавижу людей? За желание трогать мои вещи без разрешения – особенно.
- Злобный невротик, - усмехается он и, кажется, собирается устроить сеанс телячьих нежностей, судя по тому, что кладет ладонь мне на пряжку ремня и пытается подтянуть к себе, но черта с два! - не знаю, может, он рассчитывал на тысячу поцелуев, чистое постельное белье и долгие прелюдии – мне наплевать; да и он почти не сопротивляется, когда я просто толкаю его на постель и приземляюсь сверху.
Мне все еще интересно, попался ли мне очередной из липнущих ко мне там и тут пидорасов или все-таки обычный нажравшийся парень; но пока я вот так вот рассуждаю, он не теряет времени даром и расстегивает чертову свою толстовку. Какая, блядь, неожиданность – под ней ничего нет! Ну, кроме парочки татуировок… Опускаю голову, вцепляюсь ему в губы и едва не начинаю ржать тут же от того, что эта чертова шлюшка подается мне навстречу, и выгибается, и приоткрывает рот, и пытается запустить свой язык в мой собственный рот. Какого черта, спрашивается, ну какого черта?.. Запускаю правую ладонь ему в челку, мне, черт возьми, нравится заставлять его запрокидывать голову, у него от этого какой-то непередаваемо похабный вид; отвлекающим маневром притворяюсь, что крайне увлечен расцеловыванием его горла, а на деле уже нащупываю правой рукой пряжку его ремня.
Раз-два, ловкость рук и никакого, мать его, мошенничества; запускаю руку ему за пояс, не обнаружив, вот удивительно, блин, и намека на нижнее белье. У него на лице тут же появляется предвкушающее выражение, и я нависаю над ним еще ниже, почти касаясь губами, и он буквально замирает, пытаясь сдержаться и не подаваться ко мне, но ни хрена, естественно, у него не выходит.
А я только этого и жду – когда он, не выдержав, буквально толкается бедрами мне в ладонь, я отдергиваю руку и, не дав ему даже понять, что происходит, моментально переворачиваю его на живот. Он остервенело дергается и что-то возмущенно вякает, как будто только теперь поняв, к чему дело идет; но я не такой идиот, меня на проведешь на подобной фигне.
- Ну не фанат я быть снизу, – усмехаясь, кусаю его за загривок. Не с тобой и не этим вечером… Он все еще шипит что-то в подушку, но хотя бы перестает вертеться, как гребаный уж. И – о, мать его, чудо – даже приподнимает задницу, когда я стаскиваю с него джинсы.
Выгибает спину, черт возьми. Задницу подставляет, чтоб его…
Собственные джинсы даже не снимаю, просто, расстегнув, спускаю чуть вниз. И пока он не начинает в очередной раз подавать никому не нужных признаков жизни, плюю себе на ладонь и, пинком раздвинув ему ноги пошире, без особых нежностей вгоняю внутрь два пальца. Сразу. Почти всухую, прекрасно помня, что слюна – хреновый заменитель для смазки…
Он чуть ли не булькает от боли в ответ, мычит что-то про осторожность, но не рыпается – так, подергивается чуть-чуть; и я продолжаю издеваться, медленно-медленно начиная двигать кистью.
Поначалу он еще сдерживаться пытается, стесняется, мать его, что ли? И только движение на четвертое вдруг как срывается с катушек, и начинается тихо-тихо подвывать, подаваясь тощей задницей мне навстречу. Охренительное зрелище, слюней бы еще мне в подушку не напустил, мать его…
Меня так увлекает сам процесс, что я даже как-то забываю, чего ради мы, собственно, здесь вообще собрались, я бы так и трахал его рукой, это даже забавно, черт возьми, пока он вдруг не оборачивается поверх плеча и хриплым, низким-низким голосом не выдает:
- Хватит.
И я слушаюсь. Вот так, с одного раза. Резко убираю пальцы под аккомпанемент очередного похабного постанывания и сразу же вхожу. До конца. Закусив губу и зажмурив глаза, потому что в этот момент мне всегда хочется орать, мне самому, и совсем не его имя, черт подери, я его даже не знаю…
А потом он снова подает голос. И я чувствую себя так, как будто слышу свои собственные слова, как будто через этого чертова ублюдка трахаю самого себя. Не представляю, откуда он знает эту интонацию, ее вообще никто не знает, мать его, кроме…
Всего одно слово.
- Двигайся.
Даже не приказ. Просто слово, черт возьми. Но я слишком хорошо помню, когда говорил его сам… Я как завороженный пялюсь на эти его черные волосы – крашеные ведь, мать его, - и двигаюсь, черт возьми, пытаясь в очередной раз сохранить рассудок; царапаю ему спину под задравшейся толстовкой, господи, мне было так лень даже раздевать его до конца; это все неправда, это чушь, на самом деле я уже давно отрубился у себя в койке в гордом одиночестве; мне в очередной раз снится слишком, слишком, слишком мучительно-невыносимо-необъяснимый порнографический сон… И когда он начинает стонать – не представляю, все еще от боли или уже все-таки от подкатывающего кайфа, - мне хочется перегрызть ему глотку, а вместо того только касаюсь губами уха и шиплю:
- Заткнись, мать твою!
Давится, пытаясь замолчать, но, видимо, не привык, мать его, сдерживаться, и когда через пару секунд с очередным моим движением он начинает буквально орать, мне не остается ничего другого, кроме как сунуть ему под нос собственное запястье, и он понимает тут же, и вцепляется зубами со всей дури, как раз туда, где чертовы клеймом так и горит моя татуировка, как будто насмехающаяся над всем этим бредом.
Распутник, черта с два…
Я упираюсь свободной рукой в скомканные простыни и понимаю, что больше всего на свете сейчас хочу просто вбить, вмолотить его в постель, раскатать по простыням, убить вот таким вот изощренным способом, потому что он зачем-то согласился, и оказался здесь, и я его ненавижу, и мне нравится, нравится, нравится, черт возьми, что я делаю ему больно...
Он уже даже не просит быть поосторожнее – ему пофиг, он просто ловит свой маленький грязный кайф, и мне вдруг становится ясно, что дело не в пьяных экспериментах, не я первый и не я последний, я же чувствую, как он двигается, он знает в этом толк и получает удовольствие, чертова дрянь. Нет, ну какая на хрен прелесть – я ведь его практически пальцем не трогаю. И кто здесь кем пользуется, а?..
А потом я чувствую, как на хрен стальными тисками сжимаются его челюсти на моей руке, у меня даже пальцы как будто онемевают на мгновение; и несмотря на все это, я слышу тонкий, едва различимый уже даже не стон – писк, который не сдержать даже моему чертову запястью, и он выгибается подо мной, и кончает, черт его подери, заливая на хрен мою постель. И просто падает, распластываясь и позволяя мне за пару минут спокойно довести себя до конца.
Во-схи-ти-тель-но…
Просто сползаю с него, и меня тут же накрывает уже привычной волной брезгливости к этому вот лежащему тут даже не человеку, а просто удовлетворенно сопящему телу, и мне хочется спихнуть его ногой с постели, но я все-таки еще имею совесть
- Шел бы ты на хер отсюда…
- Заткнись, - откликается он, свешиваясь с постели и нашаривая свои джинсы. Я лежу на спине, закрыв лицо ладонями, и отчаянно хочу просто заснуть. Тупо вырубиться, не думая о том, что снова и снова трахаю в этой чертовой постели очередное убожество, как будто надеясь на то, что это что-то изменит. Или что-то вернет.
Встает, пол под его шагами почему-то вдруг омерзительно громко скрипит, и пока он натягивает джинсы, я едва борюсь с желанием запустить ему в голову лежащей на тумбочке книгой. Меня уже тошнит от него; я хочу в душ, убить кого-нибудь и закинуться очередной припасенной порцией мирового зла в порошке. Я просто хочу забыть, что переспал с очередным бессмысленным ублюдком. И пока я дохну в собственной рефлексии, он снова подходит к стеллажу, опять берет фотографию и говорит: - Бля, а я ведь вам еще и завидовал.
И валит из комнаты – вот так вот просто, держа в руках свои кеды, ушлепывает вон.
А я закрываю глаза и вижу этот чертов снимок на обратной стороне век. Мы хохочем, она улыбается. Мы еще не в ссоре, она еще ничего не знает…
Нет. К черту.
Просто трах – отныне и вовеки веков.
Любовь оставим для девочек.