Отправлено: 25.12.09 18:12. Заголовок: "Сны", KoRn, Джонатан Дэвис/Джеймс Шаффер

Название: Сны
Автор: Heidel
Бета: Al Camiri
Фандом: Korn
Пейринг: Джонатан Дэвис/Джеймс Шаффер
Рейтинг: R
Жанр: Slash, RPS
Примечания: 1. Время действия – 1993 год.
2. Для тех, кто не знаком с биографией Джонатана Дэвиса, следует, наверное, пояснить, что до того, как он попал в группу, он работал помощником коронера и проводил вскрытия мертвых тел.

 Отправлено: 25.12.09 18:14. Заголовок: При взгляде на губы ..

При взгляде на губы этой девушки – розовые, чуточку приоткрытые, нежные, словно лепестки цветка – невольно закрадывалась мысль, что она может быть жива. Разумеется, это было невозможно: прошли уже почти сутки с того момента, как она умерла. Однако никогда прежде Джонатан не видел, чтобы губы мертвого человека выглядели таким образом. Они казались чужеродными на безжизненном лице. Это не соответствовало всему тому, что Дэвис знал о мертвых. Впрочем, он работал патологоанатомом не так давно, его опыт был еще не слишком велик, поэтому вполне возможно, что ему просто не довелось столкнуться с таким раньше.
Джонатан проводит вскрытие, но поначалу едва ли не ежеминутно посматривает на губы девушки, удивляясь про себя тому, какими неестественными они выглядят. Каждый раз он дает себе слово больше не отвлекаться, но проходит совсем немного времени, и он не может перебороть себя, чтобы снова не бросить взгляд на лицо мертвой. В конце концов, разозлившись, он велит себе сосредоточиться на работе и старательно избегает даже смотреть в ту сторону, однако это яркое пятно – розовые губы девушки – все время маячит где-то на краю его поля зрения. Джонатана снедает необъяснимое чувство тревоги. Он не может не думать о том, что в этом есть что-то ненормальное. Впрочем, это единственная странность, в остальном же эта девушка ничем не отличается от любого другого мертвеца, которых Дэвис уже успел немало повидать за то время, что работал в городском морге Бейкерсфилда.
Из всех сотрудников этого учреждения Джонатан был самым молодым, поэтому ночные дежурства выпадали ему чаще, чем другим. Сегодняшнюю ночь ему также предстояло провести в морге. Дэвис закончил вскрытие этой девушки еще накануне вечером, но после почему-то не убрал тело в холодильник, и оно так и осталось лежать на столе. Никакой другой работы этой ночью у Джонатана нет, а, значит, нет и необходимости находиться в мертвецкой, но он не уходит отсюда. Он сидит в маленьком закутке, отгороженном от остального пространства ширмой с цветастыми грязными шторками. Здесь стоит маленький черно-белый телевизор, но Джонатан не включает его. Вместо этого он подвигает стул так, чтобы ему было видно лежащее на столе тело девушки. Дэвис смотрит на него с самого начала смены. Причина его интереса смехотворна, нелепа, глупа и заключается в необыкновенности ее губ – таких розовых, таких противоестественно и даже оскорбительно ярких на лице мертвой. Джонатан недоумевает, почему никто, кроме него, не заметил ничего странного – но, казалось, остальные не усмотрели в этом ничего необычного. Но ведь у мертвеца не может быть таких губ! В них есть какая-то пугающая и одновременно завораживающая странность. Джонатану чудится, что если прикоснуться к ним, то можно ощутить тепло живого тела, и у него никак не получается выбросить из головы эту дурацкую мысль. В самом начале своего дежурства он даже подошел к трупу и украдкой, словно делая что-то неприличное, чувствуя себя при этом жутко глупо, провел по губам девушки салфеткой, думая, что, быть может, они накрашены какой-нибудь особенно стойкой помадой или гримом – но на белой бумажной поверхностности не осталось никаких следов. Дотронуться до губ девушки рукой Джонатан не так и не решился.
После этого он больше не приближается к телу и наблюдает за ним со своего места. Дэвис не смотрит на труп прямо, однако все время видит его боковым зрением. Мертвая девушка непреодолимо притягивает его внимание. Джонатану кажется, что вот-вот что-то должно произойти, и он боится пропустить этот момент. Он осознает, что его поведение глупо, но не может преодолеть себя. Если поначалу он, быть может, и сумел бы заставить себя убрать труп, чтобы не видеть его, то теперь сделать это уже невозможно. Утомительное, тягостное, бессмысленное ожидание сковало его, словно какое-то парализующее вещество, впрыснутое ему в мышцы. Он уже несколько часов подряд сидит, почти не двигаясь. Все тело затекло, спину ломит, но заставить себя встать и немного походить Джонатан не может. Ожидание становится уже почти невыносимым, Дэвис едва выдерживает его, но в его силах только продолжать ждать, хотя он даже не понимает, почему делает это и что же может случиться.
Так проходит несколько часов. Близится утро. Смена Джонатана вскоре должна закончиться, ему осталось находиться здесь совсем недолго. Он уже начинает думать, что на него просто нашло какое-то нелепое, безобразное наваждение, но по-прежнему продолжает ждать, словно должен отбыть до конца некую повинность. Джонатан уже представляет, как он вернется домой и наконец-то ляжет спать, и мысленно составляет список дел, которые нужно будет сделать до окончания смены. "Перед уходом труп надо будет убрать", – напоминает он себе. Это самый важный пункт, о котором ни в коем случае нельзя забыть. Никто не должен узнать, что тело пролежало здесь всю ночь. Это нарушение правил – и весьма серьезное. Подумав об этом, Дэвис непроизвольно бросает взгляд на девушку, и в этот момент ее губы слегка шевелятся. Движение почти незаметное, но Джонатан явственно видит его. Джонатану хочется думать, что ему почудилось, но он знает, что это не галлюцинация и не обман зрения. Движение губ могло быть следствием химических реакций разложения, но хоть Дэвис и старается убедить себя в этом, его берет оторопь. Неужели с телом и правда что-то не так? Быть может, ему все же просто померещилось? Джонатану необходимо удостовериться, что ничего сверхъестественного не происходит.
Он поднимается. Движения его медленные и размеренные, он перемещается словно сомнамбула или человек под гипнозом. Он не замечает, как оказывается у стола для аутопсии. Достаточно одного взгляда, чтобы понять, что девушка мертва, но в то же время цвет ее губ сейчас стал еще насыщенней, чем раньше. Дэвис не может найти этому никакого объяснения. На неживом лице это яркое пятно кажется почти непристойным.
Замерев, стараясь дышать как можно тише, Джонатан стоит над мертвой и пристально вглядывается в ее лицо, стараясь отыскать еще какие-нибудь признаки жизни, но не находит ничего: ни движения, ни дыхания. Ничего не происходит, но он продолжает ждать. Он не смог бы уйти, даже если бы и хотел этого. Подобно тому, как до этого он не мог подняться со стула, теперь он не может сдвинуться с места, он будто пригвожден к полу. Его потряхивает нервная дрожь, словно его бьет слабым электрическим током. Предчувствие того, что что-то должно случиться, уже переросло в уверенность. Теперь Дэвис хочет, чтобы это совершилось поскорей, все лучше, чем вот так ждать, терзаясь страхом. Но что, что именно может произойти?
Джонатан продолжает смотреть на девушку. Он не испытывал отвращения или брезгливости, прикасаясь к мертвым телам, однако ему никогда не хотелось трогать их сверх того, что было необходимо. Мертвецы представлялись ему чем-то вроде непоправимо испорченного механизма, и все, что он мог – это определить, отчего произошла поломка, не имея возможности ничего исправить. Такова была его работа. Сейчас же ему кажется, что он может что-то изменить.
Эти яркие губы словно подсказывают ему, что нужно сделать. Ему непреодолимо хочется поцеловать эту мертвую девушку. Джонатан наклоняется к ее лицу. Мелькают какие-то дурацкие мысли о Спящей Красавице. Он не надеется оживить мертвую поцелуем, но не может противиться своему желанию и прижимается губами к ее губам. Они мягкие, слегка влажные, теплые – они живые. Через мгновенье Дэвис с ужасом осознает, что девушка отвечает на его поцелуй. Задыхаясь, он отстраняется. Он крепко держится за край стола – он уверен, что если отпустит его, то не удержится на ногах и упадет. Находиться так близко к мертвой невыносимо, Джонатану кажется, что его сейчас стошнит, ему хочется убежать отсюда, но тело не повинуется ему. Джонатан смотрит на покойницу, ожидая…чего?
Она открывает глаза. Несколько раз моргает. Потом она приподнимается, опираясь на локоть, медленно садится, придерживая простыню руками, и смотрит на Джонатана. В ее глазах нет жизни. Они – с желтоватыми высохшими склерами и помутневшими радужками, уже начавшие проваливаться вглубь черепа – были глазами мертвеца. Вся она была мертвецом, механической куклой. Живыми были лишь ее губы. После поцелуя они стали еще ярче и казались густым мазком кармина на зеленовато-сером лице.
– Ты не Питер, – капризно произносит девушка низким, чуть хрипловатым голосом.
– Нет, – Джонатану кажется, что ответил не он, а кто-то другой.
– Ааа, – разочарованно протягивает девушка.
Она поворачивается, свешивает ноги со стола и оказывается сидящей на его краю. Поправляет рукой длинные светлые волосы. Потом на ее лице мелькает удивленное выражение, словно она заметила что-то необычное. Она наклоняется и озадаченно смотрит на бирку на большом пальце своей ноги. Шевелит пальцем, отчего кусочек белого пластика, на котором черным маркером написаны имя, время смерти и регистрационный номер в журнале, мотается в разные стороны, с шорохом задевая кожу. Похоже, девушка не понимает, что это такое – она хмурится и сердито поводит плечами. Потом лицо ее проясняется, словно она приняла решение не забивать себе голову ерундой и отмахнулась от странных мыслей.
Девушка выпрямляется, опускает взгляд, смотрит на одно свое плечо, на второе, немного приспускает простыню. Она вновь выглядит растерянной. Она осторожно трогает указательным пальцем неровный шов на груди.
– Что это такое? – она с недоумением вскидывает на Джонатана безжизненные глаза.
Тот не отвечает. Мертвая рукой подбирает простыню и обнажает левый бок, на котором виднеются несколько глубоких темных следов от ударов ножом.
– Чешется, – жалуется девушка, потирая пальцем одну из ран…

Открыв глаза, Джонатан сперва лежит неподвижно. Постепенно темнота вокруг него становится уже не такой непроницаемой, распадается на куски различных тонов. Некоторое время Дэвис смотрит на причудливые тени на стене комнаты. Потом он пытается пошевелиться и обнаруживает, что спал в позе эмбриона, отчего ноги затекли, а колени мучительно болят. Джонатан медленно поворачивается на спину, вытягивает ноги, закрывает глаза и трет ладонью рот. Он осознает, что все увиденное было сном, но вместе с тем его воспоминания так отчетливы и ярки, словно все это произошло на самом деле.
Для Джонатана не было тайной, что многие работники моргов и похоронных бюро выбрали свою профессию лишь для того, чтобы иметь беспрепятственный доступ к трупам, к которым они испытывали сексуальное влечение или же просто находиться рядом с которыми им доставляло удовольствие. Такая работа отвечала их пристрастиям и давала им возможность удовлетворить свои желания, не привлекая к себе при этом излишнего внимания. Об этом все знали, но обсуждать эту тему избегали: это было чем-то вроде внутреннего секрета их "гильдии", объединяющей тех, кто так или иначе имеет отношение к смерти. Об этой их закулисной тайне посторонним было лучше не знать. Они все предпочитали обходить молчанием эту неприглядную, но неотъемлемую принадлежность изнаночной стороны их профессии.
Джонатан знал, что он стал патологоанатомом не потому, что мертвые тела вызывали у него сексуальное волнение. По крайней мере, до последнего времени он в этом нисколько не сомневался. Причинами, побудившими его принять такое решение, были желание позлить отца – "Запрещаешь мне стать музыкантом? Ну так буду трупы резать! Как тебе такое, папа?!" – а также стремление покрасоваться перед другими – перед всеми теми, кто насмехался над ним и унижал его в школе – о, как грела Дэвиса так долго и тщательно лелеемая им мысль о том, как он поразит и напугает их всех, предстанет перед ними в неком образе отчаянного психа, который возится с мертвецами – и ему это удалось. Кроме того, в какой-то степени эта работа действительно была ему интересна, не следовало забывать и о том, что она хорошо оплачивалась.
Быть может, в том, что ему снились сны, связанные с его работой, не было бы ничего странного, если бы не одно "но" – видеть их Дэвис начал уже после того, как оставил должность патологоанатома в городском морге Бейкерсфилда. Если бы он по-прежнему жил в Бако и работал в морге, в таких сновидениях не было бы ничего удивительного, но ведь он вот уже три месяца как переехал в Лос-Анжелес, чтобы петь в своей новой группе, и попутно подрабатывал развозчиком пиццы. Джонатан не понимал, почему теперь он начал видеть все эти сны.
Когда он работал в морге, тот не вызывал у него никаких негативных эмоций – обычное место работы, специфическое, конечно, но ничем не хуже прочих. Если бы его не позвали в Korn, вполне возможно, что он и дальше оставался бы там. За то время, что он там работал, Джонатан мог вспомнить всего два или три раза, когда он видел сны, связанные с его службой, однако они были совершенно лишены какой бы то

 Отправлено: 25.12.09 18:14. Заголовок: Он продолжал кричать..

Он продолжал кричать, даже осознавая, что уже не спит. Потом крик, рвущийся у него из горла, становится прерывистым, и еще немного погодя переходит в хриплые стоны. Дэвис мечется по постели, словно обезумевшее животное. Он не может заставить себя прекратить эти резкие, дерганые движения, тело не повинуется ему. От ощущения собственной мерзостности он корчится словно от невыносимой боли.
Джонатан слышит, как дверь в его комнату распахивается и с громким стуком ударяется о стену. Зажегшийся свет ослепляет его. Его хватают за плечи, начинают трясти. Он вырывается, отбивается от тянущихся к нему рук. Перед ним мелькают встревоженные темные глаза Манки, и это последнее, что Дэвис видит перед тем, как теряет сознание и проваливается в пустую благословенную темноту.

Когда он приходит в себя, то обнаруживает, что лежит на диване в гостиной. Хватаясь рукой за спинку, он садится и озирается вокруг. Подле него толпятся его согруппники. Кто-то из них сует ему в руки стакан – Джонатану показалось, что это был Манки – и велит: "Пей!". Да, это действительно Шаффер, Дэвис узнал его голос.
Джонатан послушно глотает содержимое стакана – оказалось, в нем был виски. Рот обожгло, на глазах у него выступают слезы, и он дышит часто и шумно. Сознание постепенно проясняется, и одновременно с этим Джонатан вспоминает, что произошло. Ему приснился сон, отвратительный сон, куда более омерзительный, чем все его предыдущие видения. Джонатана затошнило при одной только мысли о том, что он увидел. Выпитый виски поднимается из желудка к горлу, и Джонатан ощущает во рту его вкус. Он дергается вперед, зажимая рот рукой – его одногруппники отскакивают в разные стороны, – но ему удается подавить рвотный позыв.
– Дэвис, мать твою, что с тобой происходит? – Уэлч наклоняется и пытается заглянуть ему в глаза, встревожено хмурясь, но Джонатан закрывает лицо руками, прячась от его взгляда.
– Кошмар приснился, – глухо бормочет он из-под ладоней.
– Ты вопил так, будто тебя убивают. К нам прибежали соседи из квартиры сверху, спрашивали, что случилось – твой крик их до смерти перепугал, они полицию собирались вызвать.
– Ну что мне теперь, – Джонатан отнимает руки от лица и с ненавистью смотрит на своих согруппников, – извиняться, что ли? Я не виноват, что мне приснился такой сон. Это от меня не зависит.
– Джонатан, – мягко и терпеливо, словно успокаивая тяжелобольного, говорит Манки, – не надо извиняться. Ты нас очень напугал.
– Я не хотел, – Джонатан с трудом выталкивает из себя слова. Его охватывает мучительный стыд за свою вспышку, за все то, что произошло. – Простите…
– Слушай, Джонни, может, ты расскажешь нам, что случилось? – спрашивает Сильверия.
– Мне приснился кошмар, я же уже сказал.
– Ну а что именно ты видел? – спрашивает барабанщик.
– Я…не помню, – привычно лжет Дэвис.
– Совсем ничего не помнишь? – интересуется молчавший до этого Арвизу.
– Нет, – Джонатан качает головой. – Вообще ничего. Муть какую-то.
Его глаза на мгновенье встречаются с глазами Манки, и он видит, что тот не верит ему. Но у остальных его объяснение не вызывает подозрений.
– Ты сейчас ляжешь спать? – спрашивает Уэлч.
– Нет…я посижу немного, – даже одна только мысль о том, чтобы снова лечь спать, вызывает у Дэвиса панику, и ему с трудом удается сдержать ее.
– Что-нибудь нужно сделать? – спрашивает Сильверия.
– Нет…нет, ничего…спасибо… – говорит Дэвис, вперив взгляд в пол.
– Ладно, – произносит Арвизу. – Как знаешь.
Его согруппники, еще потоптавшись немного вокруг него, один за другим расходятся по своим комнатам. В гостиной остаются только Джонатан и Манки. Гитарист продолжает стоять рядом, и Джонатан ощущает, что он смотрит на него. Джонатан поднимает голову, и их взгляды встречаются.
– Налить еще? – Манки кивком показывает на пустой стакан, который Дэвис держит в руках.
– Да.
Шаффер забирает у него стакан, плескает туда виски и протягивает ему. Пальцы их на мгновенье соприкасаются, и от этого прикосновения Дэвиса передергивает. Манки не должен дотрагиваться до него, не должен даже находиться рядом с ним – он мерзок, отвратителен, его безумие может быть заразно, неужели Манки этого не понимает? Но Манки, похоже, и правда этого не понимает, потому что опускается на диван рядом с ним и молча наблюдает за тем, как он пьет виски. Джонатан избегает смотреть на гитариста, но чувствует на себе его взгляд. Дэвис выпивает виски и крутит в руках пустой стакан. Манки забирает у него стакан, ставит на стол и снова поворачивается к нему.
– Ты ведь помнишь, что тебе приснилось, – говорит гитарист, выжидающе глядя на него.
– Да, помню, – на этот раз Джонатан не стал лгать.
– Что ты видел?
Дэвис, нахмурившись, мотает головой. Как он может рассказать Манки о том, что он видел?! Это невозможно, об этом и помыслить нельзя. Но Манки ждет его ответа.
– Я не хочу об этом говорить, – напряженно произносит вокалист.
– Джонатан! – раздосадовано восклицает Шаффер. – Ну неужели ты сам не видишь, – взволнованно и торопливо говорит он, понизив голос, – тебе становится хуже с каждым днем. Я жалею, что сразу не уговорил тебя пойти к врачу. Кошмары всем изредка снятся, так я думал – и зря! С тобой происходит что-то другое, и это намного хуже...
– Не пойду я ни к какому врачу, – хрипло бормочет Дэвис.
– Почему?
– Не хочу.
– Ты мог бы рассказать об этих снах кому-нибудь из нас. Мы все хотим тебе помочь.
– Я знаю. Но я не буду…ничего рассказывать.
– Джонни! – терпение Манки, кажется, вот-вот иссякнет. – Расскажи мне. Я хочу тебе помочь. Я ведь твой друг, ты можешь рассказать мне о чем угодно.
– Мне не нужен друг.
От такого ответа Манки теряется и не сразу находит, что сказать.
– Кто тебе нужен? – он, недоуменно нахмурив брови, смотрит на Дэвиса.
– Мне нужен любовник.
Джонатан знает, что всему виной его сегодняшний кошмар. Он чувствует, что силы его на исходе. Он больше не может выдерживать все это. Последний его сон оказался настолько ужасен, что Джонатан уверен – еще одного такого кошмара он не вынесет и сойдет с ума. Иногда, когда он ложился спать, то надеялся, что уже не проснется, и в тоже время боялся этого. Если бы не все это, он никогда не сказал Манки того, что он сказал.
Гитарист выглядит ошеломленным, и Джонатан против воли ощущает, что злится на него: "А ты что думал, идиот? Ты ведь знал, к чему все идет. Ты этого хотел, я это чувствовал. А теперь ты будешь делать вид, что для тебя это полная неожиданность?"
– Что? – растерянно переспрашивает Шаффер.
– Ты ведь слышал, что я сказал.
Гитарист опускает глаза. Его пальцы беспорядочно теребят колени.
– Слушай, я понимаю, о чем ты... Но я не могу… – наконец говорит он.
"Почему? Почему?"
– Ты боишься меня? – спрашивает Дэвис, стараясь сохранить спокойствие.
– Нет, – качает головой Манки. – То есть, я волнуюсь за тебя, но я ведь не знаю, что с тобой происходит, ты же не хочешь об этом рассказывать.
– Ты боишься, что подумают другие?
– Ну, в какой-то степени, может быть, – признается Шаффер. – Но я об этом не особо задумывался.
– Тогда почему ты отказываешься? – будучи не в силах справиться собой, Джонатан яростно, причиняя себе боль, сдирает зубами кусочки кожи со своих губ, и на них выступает кровь.
"Манки, помоги мне, прошу тебя!"
Гитарист опускает голову и некоторое время молчит.
– Это все неправильно, все происходит не так, как должно… – не глядя на Дэвиса, произносит он.
– А как должно? – злится тот.
– Не так…по-другому, – Манки старается не обращать внимания на его тон. – Тебе плохо, ты измотан из-за этих снов, но отказываешься говорить об этом, поэтому ты готов вцепиться в любого, кто предложит тебе помощь… Ты не хочешь рассказать мне, что происходит, но хочешь, чтобы я с тобой трахался…
– Да, я хочу, чтобы ты трахал меня так, чтобы мне не снились эти сны. Ты же предлагал мне свою помощь, разве нет? Манки, мне это нужно, понимаешь?
Тот снова опускает голову.
– Я так не могу … – тихо произносит он.
Дэвис молча смотрит на него.
– Я не могу… – повторяет Манки. – Чтобы все было вот так – не могу…
– Тогда отъебись от меня со своими душеспасительными разговорами.
– Джонатан…
– Ты уже сказал, что ты решил.
Манки с отчаянием глядит на Дэвиса. Протягивает руку, но так и не осмеливается прикоснуться к нему.
– Уходи, – хриплым, низким голосом говорит Джонатан.
– Извини меня, – бормочет Джеймс, глядя в пол. Он поднимается и, избегая смотреть на Дэвиса, делает несколько шагов к двери. У порога он на секунду замирает, но так и не оборачивается и выходит из комнаты.
Джонатан некоторое время смотрит на место, где только что стоял гитарист, потом падает на диван, утыкается лицом в подушку и протяжно стонет.
Манки, стоя в холле, слышит этот горестный, полный муки и боли стон. Он крепко сжимает кулаки, пытаясь успокоиться, и заставляет себя дышать глубоко и размеренно. Ему хочется вернуться в гостиную, но недостает решимости сделать это. Проклиная себя за трусость, Манки быстро преодолевает несколько шагов, что отделяют его от собственной спальни, закрывает за собой дверь и, повинуясь внезапному порыву, с громким стуком передвигает щеколду. Теперь Дэвис не сможет сюда войти. Остановившись посреди комнаты, Манки с горечью усмехается. Какая глупость. Неужели он боится того, что Дэвис продолжит настаивать на своем? Или на самом деле он боится, что не устоит, если Джонатан повторит свое предложение еще раз?
Манки садится на кровать, подтягивает колени к груди, обхватывает их руками и прижимается к ним щекой. Ему хочется спать, но он не ложится. Он продолжает сохранять неудобную позу, и постепенно у него начинают болеть шея, плечи, спина. Он словно пытается наказать себя за то, что ответил Джонатану отказом. У Манки нет уверенности в том, что он поступил правильно.
Когда некоторое время спустя он заваливается на постель и ворочается, устраиваясь удобнее, это происходит уже в бессознательном состоянии – он спит. Ему снится, что Дэвис пропал, и он ищет его, оказывается в самых разных местах, но нигде не может найти. Вновь и вновь он взбирается по бесконечным лестницам, и каждый раз оказывается перед пустым пролетом, который нет никакой возможности преодолеть. Наутро Манки не помнит этих снов, и оставшееся после них тягостное, неприятное ощущение, от которого он не может избавиться весь следующий день, он целиком списывает на их ночной разговор с Джонатаном.

ххх

Дэвис сидит на диване в студии, безучастно глядя прямо перед собой в одну точку. У группы в скором времени должна начаться репетиция, но вокалист приехал раньше остальных, и в студии пока что нет никого, кроме него. После того, что произошло той ночью, согруппники смотрят на него насторожено, словно опасаясь, что в любой момент он может совершить какую-нибудь неожиданную выходку. Дэвису неприятно ощущать это, поэтому он и отправился в студию в одиночестве, не дожидаясь остальных.
Отворяется дверь. На секунду Джонатан пугается, не зная, кто сейчас войдет. Его сердце, словно мощный мотор, мгновенно набирающий огромные обороты, начинает биться чаще.
В студию входит Ларри, их менеджер. Он здоровается, и Джонатан отвечает ему кивком. Джонатан разочарован. Он надеялся увидеть совсем другого человека. После того их разговора с Манки прошло уже три дня. Гитарист явно чурается его – он почти перестал с ним разговаривать и избегает оставаться с ним наедине. Джонатан хочет объяснить Манки, что произошло все совсем не так, как он предполагал; хочет извиниться за все то, что он тогда наговорил, но подходящего момента все никак не выпадает.
Задумавшись, Джонатан не обращает внимания на то, что Ларри, который до этого бродил по студии, присел на диван рядом с ним. Менеджер встревожен. С Дэвисом творится что-то неладное, этого нельзя не замечать. Вокалист был мрачен, подавлен, все время погружен в свои мысли, худел и бледнел день ото дня. Он и раньше временами казался не совсем нормальным – депрессивное тощее пугало, да и только – однако в последнее время он выглядит так, словно вот-вот слетит с катушек. Хотя зрители, приходившие на их концерты, вряд ли о чем-то догадывались, Ларри видел, что Дэвис с трудом преодолевал завладевшую им апатию, и ему приходилось заставлять себя петь. Со стороны это могло быть незаметно, но у менеджера был наметанный взгляд, и своих подопечных за то время, что он с ними работал, он уже успел неплохо изучить.
Ларри обеспокоен. Все это очень некстати – после долгих и бесплодных попыток привлечь к себе внимание, группой, наконец, заинтересовалась одна из лос-анджелесских звукозаписывающих компаний. Кажется, они всерьез подумывали о том, чтобы подписать контракт с начинающей командой. Похоже, им наконец-то улыбнулась удача. В такой ситуации болезнь вокалиста – что именно с ним происходит, менеджеру было недосуг разбираться – могла запросто все испортить. Ларри не может допустить, чтобы после всех его усилий все пошло прахом.
Ларри оценивающе смотрит на Дэвиса. Ну и видок – краше в гроб кладут! Лицо изжелта-бледное, под глазами и на висках коричнево-лиловые тени, щеки впалые, а давным-давно немытые волосы торчат неопрятными космами. И взгляд отсутствующий и словно бы затравленный. Ларри хмурится. Ему это совсем не нравится. Надо что-то делать, и у него есть одна идейка, которая он надеется осуществить.
– Джонни, – зовет он Дэвиса.
– М? – тот отрешается от задумчивости. Взгляд его становится осмысленным. Он вопросительно смотрит на менеджера.
– Слушай, Джонни, сегодня вечером вы выступаете… – осторожно, издалека, исподволь подбираясь к интересующей его теме, еще не зная, как лучше выстроить этот разговор, пытаясь на ходу нащупать нужные точки, начинает Ларри. – Придут люди…из одной звукозаписывающей компании… Они хотят вас послушать живьем… Они думают подписать с вами контракт… Им понравилась ваша кассета, но окончательно решение они примут после выступления…
– Я знаю, – Дэвис слегка хмурит брови. Ларри что, считает его дебилом, не способным удержать в памяти такую важную информацию? Он и сам обеспокоен из-за сегодняшнего выступления. Каждый раз, выходя на сцену, он не знает, хватит ли у него сил доиграть концерт до конца. Ему кажется, что все видят, что его эмоции – фальшивка, что все, что он делает – притворство. Неужели никто этого не понимает?
Между тем Ларри молчит, мнется, и у Джонатана мелькает подозрение, что менеджер неспроста затеял этот разговор. Но Дэвис ни о чем его не спрашивает, он ждет, пока Ларри сам раскроет свои карты. Их менеджер – тот еще проныра, кто его знает, что у него на уме.
– Джонни, ты не в форме, – говорит Ларри. – Я не знаю, что с тобой происходит, никто не знает, я спрашивал остальных. Я не хочу выпытывать у тебя, что случилось, это не мое дело. Но ты в депрессии. Сегодняшнее выступление – очень важное. От него зависит все ваше будущее. Либо вы возьмете за горло этих сукиных сынов, покажете все, на что вы способны, и у них не останется другого выхода, кроме как заключить с вами контракт, либо мы опять пролетаем.
Ларри делает паузу и глядит на Дэвиса. Тот по-прежнему молчит.
– Парни выложатся по полной, – говорит менеджер. – Но ты… Джонни, я боюсь, ты не сможешь. Твой вокал, твои эмоции – это половина того, что у вас есть… Но это отнимает много сил…
– Что ты хочешь сказать? – Дэвису надоело это хождение вокруг да около.
Ларри сует руку в карман джинсовой куртки и достает оттуда маленький полиэтиленовый пакетик, в котором лежат несколько круглых белых таблеток. Менеджер протягивает его Дэвису, и тот, поколебавшись мгновенье, берет его. Вокалист вертит пакетик в руках, потом поднимает взгляд на Ларри.
– Что это?
Дурацкий вопрос. Понятно, что это какой-то стимулятор. Какое-то средство, чтобы подстегнуть его расшатанные нервы. Джонатан знает это, но ему любопытно, что скажет Ларри.
– Что-то вроде энергетика…помогает взбодриться, – уклоняется от прямого ответа менеджер.
Дэвис некоторое время задумчиво рассматривает таблетки. Он так же, как и все остальные его согруппники часто пьет, изредка покуривает травку, но ему еще не доводилось пробовать ничего тяжелее, хотя несколько раз ему предлагали.
Джонатан понимает, что Ларри прав: у него недостаточно сил, чтобы отыграть сегодняшний концерт. И он чувствует себя виноватым перед Манки за все то, что произошло между ними той ночью. Джонатану становилось тошно при одной только мысли о том, что подумает Манки, если на предстоящем выступлении он облажается, подведет группу, и по его вине они упустят возможность подписать контракт. Манки, конечно, ни в чем его не упрекнет. Он скажет, что все это ерунда, скажет не брать в голову, скажет, что у них будет еще сотня таких шансов. Но никто ведь не может с уверенностью этого утверждать.
От этих мыслей у Дэвиса начинает болеть голова. Он смертельно устал, он измучен страхами, сомнениями, чувством вины. А эти таблетки – Дэвис бросает взгляд на пакетик в своей руке – это ведь должно оказаться забавным, не так ли? В конце концов, почему бы не попробовать?
– Сколько? – Хив смотрит на менеджера.
– Две, – отвечает Ларри. – Этого должно хватить, – уголки его губ слегка дергаются вверх, но менеджер не позволяет себе улыбнуться и сохраняет на своем лице деловитое и участливое выражение.
Дэвис открывает пакетик и высыпает на ладонь две таблетки.
– Джонни, это реально для дела, – говорит менеджер. – Ты делаешь это для вас. Это поможет.
Джонатан несколько мгновений смотрит ему в лицо. Потом опускает взгляд, пожимает плечами и закидывает таблетки в рот.

 Отправлено: 26.01.10 01:04. Заголовок: Heidel, Вы пишете не..

Heidel, Вы пишете невероятно, легко, насыщенно, эмоционально. Всегда. Вы - настоящий писатель, способный творить в любом жанре. Обожаю Вас!))
Давно обратила внимание на Ваши фики, в т.ч. на Дайри.ру.
Впервые прочла из-за Джордисона. Люблю Korn. Но не наличие знакомых фандомов заставляет восхищаться (хотя была несказанно рада найти фики о тех музыкантах, которых действительно люблю). Я перечитала многих авторов. В море пошлятины, полной ахинеи, подростковых и полудетских пародий на литературную речь и глубокие чувства встречаются и интересные фики, хорошо написанные, цепляющие. Но... Heidel, Вы лучше всех.
Уф-ф... Как давно я собиралась это Вам сказать))))
Продолжайте в том же духе!
Не прощаюсь.