Название: Wonderwall
Автор: Endie (Руфус)
Бета: хизер
Бэндом: экс-The Libertines
Пэйринг: Барат/Доэрти
Рейтинг: PG
Жанр: angst
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: and after all you're my wonderwall

Мир тесен, как мои старые кеды, думаю я, заваливаясь в этот чертов караоке-бар в районе полуночи. На улице чертовски холодно для последней ночи июля, у меня кончились сигареты, побаливает спина и в голове уже второй час крутится “Wonderwall” братьев Галлахеров.
Чертовы ублюдки, думаю я, когда первым же делом я натыкаюсь на парочку придурков, с которыми мы сегодня утром украшали первые полосы Sun и Daily Mirror. И да, в реальности у детки Эми и правда такое лицо, как будто она только что нагадила на пол в совершенно невменяемом состоянии.
Газеты утверждают, что мы с ней едва ли не лучшие друзья.
Я утверждаю, что мы несколько раз закидывались вместе.
Это то, что теперь называют дружбой.
Мне двадцать девять лет, у меня в кармане лежит пакетик кошачьего корма, и я хочу спать так сильно, словно три баночки ред булла, выпитых двадцать минут назад, были набиты толченым димедролом.
Я сижу на энергетиках, чтобы не колоться.
Я колюсь, чтобы хотя бы иногда не чувствовать боли.
Мне нужно домой и покормить кошек, думаю я, садясь за стойку. У меня все еще сохранилась эта мерзкая привычка – сидеть в баре за стойкой.
Местный бармен меня ненавидит – возможно, потому, что однажды я не очень ловко поймал свой стакан с виски, и он до сих пор ходит с перевязанной рукой.
Я думаю, что если бы сейчас здесь был Джарвис Кокер, я бы ползал за ним на коленях с просьбой об автографе. Я думаю, я бы ему даже отсосал.
Я не пьян и не уторчен.
Я просто последний чертов идиот на этой планете, думаю я, когда в бар заходит всего лишь какой-то носатый придурок с тощей девахой, висящей у него на плече.
У придурка кожаная куртка, красный платок на шее и такие узкие джинсы, что, наверное, сидеть в них вредно для здоровья. Впрочем, с такой девицей он все равно никогда в жизни не заведет детей.
Мне нужно домой и покормить кошек, думаю я, когда по залу начинает разноситься гнусавый женский голос, поющий что-то из репертуара Тины Тернер.
Если б я был премьер-министром, я бы приговаривал к десяти годам пожизненного расстрела всех владельцев подобных заведений. А этих доморощенных певцов вешал бы на их собственных шнурках.
- Мне как всегда, - говорю я, когда бармен, наконец, появляется в своем царстве бутылок и бокалов.
- На тебе уже, черт подери, пара неоплаченных ящиков виски висит, - говорит он, но через пару-тройку минут я все же становлюсь обладателем заветного стакана.
Неразбавленный друг мой Джек.
Наверное, если когда-нибудь я напишу книгу сам – без всех этих ребят, которые только просят меня подтвердить, что все написанное – правда, - чаще всего под самой последней и тупейшей ложью, так вот – если когда-нибудь я сам стану писателем, то я посвящу историю своей жизни двум моим самым близким друзьям.
Скотти и Джеку.
Я уже вижу, как придурки из Sun кончают от счастья в связи с этим.
Я уже вижу, как кретины из Daily Mirror дрочат на каждую вторую строчку этого гениального произведения.
Но, кажется, оно все и будет только посвящением и еще четырьмя словами.
Местоимение, глагол, имя и фамилия.
«Я (вставить нужное) Карла Барата».
И черт возьми. Я до сих пор не знаю, какой мне нужен глагол.
На сцене уже другая девушка. Она поет о том, что будет всегда любить меня под мелодию, украденную у Уитни Хьюстон, и я поднимаю свой стакан, и подмигиваю ей, и надеюсь, что парочка сальных уродов за первым столиком все-таки не в состоянии разглядеть ее нижнее белье, несмотря на все свои акробатические прогибы и ее чрезвычайно короткую юбку.
Не знаю, что такие девушки делают в подобных местах.
- Повторить, - говорю я, и бармен кривится.
Так вот, о моей книге.
У меня есть несколько вариантов, но нужно обсудить их с пресс-агентом.
Предал. Убил. Трахнул. Достал. Сломал. Ненавижу. Забыл.
Как-то так?..
Я буду любить тебя всегда, поет та милая девчонка, и я понимаю, что прекрасно знаю глагол, но черта с два, моя книга будет сплошным враньем из четырех слов.
И я не напишу ее никогда, потому что после того, как я говорю «повторить» еще трижды, и бармен даже не посылает меня к черту, я понимаю, где видел этого длинноносого придурка в платке.
И он не придурок.
И у него красивый нос.
И я все еще помню, каково это – прижиматься к нему на сцене так тесно, что его сердце стучит у меня в груди.
На завтра синоптики обещали солнечное затмение, на послезавтра – конец света. Я сижу и думаю, что они промахнулись со всем этим на пару лет – по крайней мере, в случае со мной. Я сижу и думаю, что у меня вдруг что-то свело между ребер, кажется, мой терапевт – тогда менеджер еще заставлял меня ходить к врачу, - называл это паническими приступами.
У меня полон рот Дэниелса, а я не могу ни вздохнуть, ни сглотнуть, и виски течет с губ по щекам, и бармен уже просто откровенно меня ненавидит, и мечтает выгнать, и все такое, и мне даже почти плохо.
Ровно до тех пор, пока бывший носатый придурок не подваливает к бару и не заказывает «Приток эндорфина» для своей девушки и просто стакан Джека – для себя.
- Привет, Бигглс, - булькаю я, справившись, наконец, с отказавшим дыханием ровно в тот момент, когда бармен – пару минут спустя – отдает ему заказ.
Я не понимаю, как так выходит, что и коктейль, и Джек оказываются на полу в мелких осколках.
Кажется, панические приступы тут не только у меня.
- Не понял, - говорит он и смотрит на меня с дурацким выражением лица, которое другим показалось бы даже почти соблазнительным.
Кажется, на этой планете только я знаю, что у него бывает просто отчаянно дурацкое лицо.
У меня все еще болят ребра, и больше всего на свете мне хочется быть маленькой девочкой, собирающей ромашки на заднем дворе загородного домика своего отца. Правда, боюсь, ее отец на самом деле педофил, и в пятнадцать девочка покончила с собой, а ее несчастная неприкаянная душа воплотилась во мне….
- Какого черта? – говорит он, а я тупо смотрю ему в глаза, и мне хочется орать что-нибудь вроде «прости», но это все – вчерашний день, и мы же все выяснили…
- Ты что, тоже любишь караоке? – говорю я, а он тупо смотрит мне в глаза, и мне хочется орать что-нибудь вроде «исчезни», но это все – неправда, и мы же все выяснили…
- Как ее зовут? – спрашиваю я еще три минуты спустя, пока он все еще молча смотрит на меня, а я умудрился уже справиться с желанием сгрести его в охапку, прижать к себе и просто провести остаток вечности, уткнувшись носом ему в шею.
- Кого? – ошалело откликается он, и мне едва удается справиться с желанием ударить себя по лицу, потому что я знаю, что на самом деле он помнит, как ее зовут.
В зале повисает гнетущая тишина – талантливые девушки кончились, и кто-то вроде ведущего оглядывает прокуренное темное помещение с надеждой на очередных придурков, готовых спеть.
Краем глаза я замечаю, как Эми пинает в бок ее спутник, и она уже почти плачет.
Я думаю о том, что у Эми слишком красиво накрашены глаза, и она совсем не виновата, что ее парень такой говнюк, а я все еще скучаю по старым-добрым временам.
И прежде, чем Карл успевает что-то сообразить, я все-таки сгребаю его в охапку, целую в висок и взлетаю на сцену с таким видом, словно мы в Альберт-холле.
От него все еще пахнет усталостью и сигаретами.
Я все еще помню, что мой глагол – это глагол «люблю».
Главное, что я все еще в этом уверен, пусть никто об этом так и не узнает.
Когда я начинаю петь, с меня слетает шляпа, бармен принимается откровенно ржать, а парень за столиком в углу лихорадочно строчит в блокноте и снимает меня на цифровик.
Завтра мудаки из Sun напишут, что я спасал Эми Вайнхаус от публичного позора.
Завтра пидоры из Daily Mirror сообщат, что я – латентный фанат Рианны.
А я просто стою на сцене, обняв микрофон так, словно он – и есть Карл, с меня сползает арафатка, и пот заливает глаза, а я просто стою на сцене и ору, черт возьми, я ору во весь голос, что когда на улице солнце, мы оба сияем, а когда начинается дождь, я всегда одолжу ему зонт…
Карл стоит у стойки и смотрит на меня немигающими глазами.
Мы больше никогда не выйдем на сцену вместе.
Мы больше никогда – и этим все сказано.
Мы – вообще неправильно слово…
Когда я ухожу из бара, на улице идет дождь, а у меня за спиной, в паре метров от выхода, на краю маленькой сцены, сидит Карл.
Он поет “Wonderwall”.
Эми плачет.